Материалы подготовила Наталия Корюкаева. В историческом очерке использованы документы Российского государственного исторического архива и Центрального государственного архива Санкт-Петербурга.
Обращение
священника Люциана Хвецько к архиепископу Цепляку
Ваше Высокопреосвященство!
13 января 1922 года в костеле на 1-ой роте Елена Крулькарска просила, чтобы я уделил Святое причастие ее мужу, который лежит в бараке № 10 на Варшавском пункте.
Когда я пошел с ней в барак, солдат или милиционер не пускал меня до прихода дежурного, который с подозрение просмотрел мои личные документы.
Я был с гостиями. После стояния около 15 минут у ворот, солдат грубо ответил мне, что чрезвычайной надобности впустить меня нет.
Ваше Высокопреосвященство!
Я узнал, что в бараке не один только больной, в нем много больных, нуждающихся в духовной поддержке. Пройти к ним и выполнить свои пастырские обязанности невозможно. Обращаюсь к Вам с просьбой, если возможно, через посольство Польши получить разрешение на посещение больных в бараке католическими священниками
Для подтверждения моей просьбы указываю фамилии больных в этом бараке.
Люциан Хвецько
Обращение
священника Мечислава Шавдиниса к архиепископу
(орфография подлинника сохранена)
Целую руки Наидостойнейшего Архиепископа
Всегда послушный сын
Петроград-Курия
8 марта 1923 г.
Выступление о. Люциана Хвецько на процессе по делу католических священников в 1923 г.
Я обвиняюсь в том, что в 1918 г. принадлежал к обществу-организации, которая имела своею целью сопротивление сов. власти в вопросе подписания договоров, (далее неразборчиво) и подписание расписок.
Ни одного из этих обвинений я признать не могу, так как факты сами опровергают это обвинение. Именно в 1919 г. 16 ноября я, мнимый член мнимого общества убедил своих прихожан подписать договор, конечно ничего лестного для меня здесь нет, но это факт, опровергающий обвинение.
Вы меня спросите, почему тогда могли подписать договор, а в последствии не только не желали договора подписывать, но и даже расписки.
А здесь были виноваты сами власти. Когда католики в моем приходе подписывали договор, то им говорил представитель, что советская власть отделив Церковь от государства, вмешиваться в дела Церкви не будет, а только необходимо оформить пользование зданием церкви. Мы так тогда и верили, но в последствии убедились, что советская власть в лице своих местных советов не только не желали передать в пользование храмы, но и хотели управлять Церковью как обществом.
Церковным отделом были издаваемы объяснения Декрета и Инструкция, в которых указывалось, что 20 -ка управляет всей жизнью местной церкви, она нанимает и увольняет священников и прочее, и для нее распоряжения епархии не обязательны.
Каждый поймет, что это явно нарушало основы устройства Церкви, а поэтому ни один католик таких договоров, которые ведут за собой такие последствия - подписывать не мог и не должен был.
Тем более, что вскоре местные власти стали ставить такие препятствия: под ответственность приходских советов детей Закону божьему учить нельзя, от священников начали требовать проповеди в цензуру, вменяя в обязанность приходскому совету следить за исполнением сего…
В конце 1921 и в начале 1922 г. многие члены приходского совета уехали, многие вышли из совета, и вот здесь начались притязания Московско-Нарвского рай совета.
Хотя подписало договор 138 человек и большинство из них осталось, райсовет требовал двадцатку, и когда я отказался организовать, то Исполком райсовета постановил договор с нами расторгнуть, церковь закрыть 11 марта 1922 г., бывших членов приходского совета привлечь к ответственности в случае недостачи имущества.
11 марта явился гражданин Михайлов, зав. церковным столом района Он хотел выяснить причину, почему католики не желают подписать договор. Мы ему объяснили причины. Когда Михайлова спросили, действительно ли будут требовать от прихожан не допускать преподавания Закона Божьего и цензуры проповедей, то Михайлов подтвердил это…
Михайлов ушел, сказав, что доложит совету, церковь осталась не закрытой.
Когда у нас было изъятие ценностей, то это райсовет использовал, чтобы меня обвинить в сокрытии ценностей, ГПУ пошло навстречу, предали суду и меня судили, но оправдали.
Кажется, в октябре месяце 1922 г. я получил приглашение в райсовет с 5 прихожанами. Не зная причины вызова и не желая снимать их с работы, я прибыл один. Здесь мне сказали, что Наркомат юстиции изменил нам форму договора, и что теперь он называется распиской. Я просил дать мне на дом, чтобы познакомиться и познакомить прихожан, но мне не дали, только пред. исполкома разрешил прочесть. Меня обязали подпиской, что я явлюсь с 5 прихожанами через 3 дня, что я и сделал. Когда мы прибыли в Совет, то и теперь на просьбу прихожан дать им расписку на дом познакомиться и познакомить прихожан нам отказали. Предисполкома сказал: «Или вы подпишите сейчас, или дайте мотивировку неподписания.» Когда прихожане отказались от дачи мотивировки, то я сказал, дайте я напишу, изложив вышесказанное я написал:1) я тоже, как и прихожане не уполномочен подписать расписку, 2) расписка как и договор принципиально противна учению католической Церкви, 3) в ней много неясностей например, кто будет управлять имуществом и др….
5 декабря 1922 г. местный совет закрыл церковь. Здесь был инцидент: пришлось милиционерам выводить людей из церкви. Меня обвинили в том, что я не содействовал уводу молящихся. Да, я отказался, и думаю, что имел на это право, ведь я не милиционер, сам факт не случается каждый день, даже каждую неделю и не удивительно, что не привыкаешь к способу закрытия церквей…
Послание Папы Римского Иоанна-Павла II
на освящение собора Успения Пресвятой Девы Марии
Досточтимому брату Тадеушу Кондрусевичу, титулярному АрхиепископуГиппонскому,
Апостольскому Администратору для католиков
латинского обряда европейской части России
Иоанн Павел II
Ватикан, 18 мая 1998 года